Ленка-пенка - Страница 49

К оглавлению

— Лен, тут такое дело…

— Какое дело? Печку, говорю, разожги.

— Понимаешь, я вернулся из школы, а она там лежит.

— Кто лежит? Где лежит?

— В почтовом ящике, на входной двери.

— И что там лежит?

— Вот. Она.

— А что это такое?

— Лена, ты только не плачь, пожалуйста.

— ?

— Лен, Мишу убили. Это похоронка…

Глава 35

У Мишки даже и могилы нормальной не будет. Как и у мамы с папой. Как у Вовы. Хотя у Вовы ещё есть надежда. Я ведь прицепила ему на шею коробочку с запиской о нём. Даже если его через сто лет откопают, всё равно могут перезахоронить и написать на могиле имя. У Мишки же этого не будет никогда.

Впрочем, он ведь всегда мечтал стать моряком. Вот он и стал им. Думаю, если бы можно было спросить об этом самого Мишку, он и сам предпочёл бы быть похороненным именно так —в море. Миша очень любил море.

Мы с Сашей нашли в атласе место, где погиб Миша. В похоронке был указан квадрат со стороной примерно в двести километров. Это случилось 12 октября, где-то в южной части Норвежского моря. Как погиб Миша неизвестно. Написано только, что «верный воинской присяге, проявив геройство и мужество».

А ещё в похоронке было написано, что она является документом для возбуждения ходатайства о пенсии. Может быть, с ней нужно было в военкомат пойти? Но я не уверена, что мне полагается пенсия в связи с гибелью Миши. Он ведь не отец мне, а брат. Отец у меня вообще пропал без вести. Мёртвым его никто не видел. Конечно, скорее всего, его давно уже похоронили в братской могиле, как и тысячи других ленинградцев. Но полной уверенности в этом нет.

Кроме того, я просто боюсь идти в военкомат. Ведь мы с Сашкой вдвоём живём. Ему двенадцать, а мне вообще одиннадцать лет. Взрослых вовсе нет в квартире. У Сашки, конечно, папа жив, а у меня Лёнька есть. Надеюсь. То есть, мы вроде как не совсем круглые сироты. Но дядя Игорь и Лёнька на войне. Вот и опасаюсь я, как бы кто не заинтересовался двумя живущими самостоятельно детьми. Нас с Сашкой ведь могут в детский дом отправить.

С другой стороны, в детдоме смерть от голода точно грозить не будет. Даже вот не знаю, что и лучше. Один раз спасло нас с Сашей настоящее чудо. А если опять еда закончится? Нового чуда ждать?

И всё равно, ни я, ни Саша уходить в неизвестность из родного дома, где всю жизнь прожили, не желаем. Тут у нас всё своё, всё такое родное и знакомое. Здесь наш дом. Хлебную норму увеличили, а мы, к тому же, вот уже неделю, как в столовую начали ходить с Сашей. Действительно, питаться в столовой лучше, чем дома. Мы не один хлеб едим теперь.

Вот и сейчас мы с Сашей из столовой домой возвращаемся. Сегодня давали на первое суп, то есть тёплую воду, в которой иногда встречались кусочки капусты, а на второе чуть-чуть макарон с соевой котлеткой. На третье была какая-то светло-бурая чуть сладковатая жидкость, которая в меню скромно называлась «чайным напитком». За это нам в столовой из всех карточек вырезают, кроме хлебной. Хлеб в столовой не дают. Некоторые с собой приносят, но мы с Сашей так не делаем. Мы хлеб дома кушаем, это ведь самое вкусное, что только есть на свете. В общем, приспособились как-то. Если бы не обстрелы, бомбёжки и жуткий холод, то за себя с Сашей я была бы спокойна.

Впрочем, обстрелов и бомбёжек меньше стало. Во всяком случае, того кошмара, что был в сентябре-октябре, уже нет. Наверное, Гитлеру его пушки и самолёты где-то в другом месте понадобились. А может наши больнее отвечать стали. Я заметила, что теперь едва фашисты начинают стрелять по городу, так им сразу же отвечают наши артиллеристы. И зениток у нас больше стало, и истребители советские теперь чаще над городом появляются. Прошлой ночью, например, Сашкина очередь была на чердаке дежурить, а он всю ночь в кровати провёл, рядом со мной. За всю ночь тревогу ни разу не объявили, хотя зенитки, вроде, и стреляли. А может и нет. Привыкла я давно к их выстрелам, не замечаю даже уже. Примерно так же я до войны на карканье ворон реагировала. Вроде как «меня это не касается».

Сашка пихает меня локтем в бок, показывает что-то. Ой, там пожар, машины пожарные приехали, народ толпится. Точно, тревогу же объявляли, пока мы с Сашей в очереди за обедом стояли. В столовой бомбоубежище было, но мы не полезли туда. Да и тревога-то всего минут двадцать была, потом отбой дали. Фашистов, значит, или сбили или отогнали. Но куда-то, получается, попали всё-таки гады, подожгли что-то.

Чего там горит-то? А, понятно. Эти сволочи детскую библиотеку подожгли. Ту самую, куда Мишка ходил. Я и Лёнька тоже туда записаны были, но мы редко ходили. Как-то мы не очень любили читать. А вот Мишка любил, особенно если про море или приключения. Мишка очень много читал, а потом часто мне пересказывал. Мне самой читать не очень нравилось, но слушать, как Мишка пересказывает прочитанную книгу, я очень любила. Вечером лягу спать, а Мишка садится рядом с моей кроватью на стул и тихонько, чтобы не мешать остальным, рассказывает мне о морях, плаваниях, экспедициях, исследователях, путешественниках. Очень интересно.

Мишка. Суки.

Одноэтажное здание библиотеки уже всё охвачено огнём. Вижу, что его не спасти. Да и пожарные не столько тушат, сколько стараются не допустить того, чтобы на соседние дома огонь перекинулся.

На противоположной от пылающего здания библиотеки стороне улицы прямо на снегу гора книг. Рядом стоят две женщины. Подойдя поближе, я узнала одну из них —она в библиотеке раньше работала, я книги у неё брала. Помню, как она прорабатывала меня за то, что когда я принесла сдавать сборник русских народных сказок, у того корешок немного порвался. А я вовсе не виновата была. Это Сашка меня за косу дёрнул, а я огрела его этими сказками по голове. Я же не знала, что от этого у них корешок порвётся. Но ей разве объяснишь? Минут десять нотацию мне читала.