Ленка-пенка - Страница 7

Не получилось у нас 1 сентября нормальных занятий. Мы четыре часа в подвале школы просидели. Слышали вой сирен на улице, выстрелы зенитных пушек. Но взрывов не было. Либо всех фашистов наши сбили, либо взрывы были очень далеко от нас.

Было тесно, в подвале воняло старой пылью и кошками. Писать негде. Да и темно там писать —всего две тусклых лампочки на весь подвал. Чтобы хоть как-то с пользой время использовать, учителя пытались вести такие уроки, на которых писать не обязательно. У нас был длинный-предлинный урок истории. А рядом с нами сидел 6-й класс (тоже сводный, как и мы), так у них ботаника шла. Поэтому одним ухом я слушала про Киевскую Русь, а другим —про соцветия, корневища и полевых вредителей. В голове в результате получилась полная каша.

Потом учителя выдохлись, и мы стали сидеть уже просто так. Ждали отбоя тревоги. Начались разговоры. Конечно, в основном про войну. Напротив меня на лавочке сидела директор нашей школы, Алевтина Васильевна, бородатый преподаватель физики (не знаю, как зовут его) и секретарша из школьной канцелярии. Из их разговоров я узнала, что с завтрашнего дня, то есть со второго сентября, в городе снижается хлебная норма. Теперь мне по детской карточке полагалось 300 граммов хлеба в день, а маме и папе с их карточками служащих по 400.

Я сидела молча и также узнала ещё, что для компенсации снижения хлебной нормы принято решение увеличить нормы по сахару и жирам. По сахару и жирам у нас теперь норма выше, чем в любом другом советском городе. Даже выше, чем в Москве!

Ну, вот и отлично! Не больно-то мне этот хлеб и нужен. Триста грамм в день для меня вполне достаточно. Да я и столько-то не съем. Зато конфет больше будет! Идея снизить норму по хлебу и одновременно поднять по сахару мне очень понравилась. Всегда бы так.

Наконец, дали отбой тревоги. Учиться уже всё равно было поздно, так что нас по домам распустили. Я только на минуточку в класс забежала, дописать расписание уроков. Потому что Сашка списать всё равно не даст. Да и не стану я у него просить ни за что.

Вернувшись домой, нашла на столе записку от папы, который приходил обедать. Он просит меня сходить в магазин и выкупить всю крупу, которая нам полагалась в сентябре. На троих это было чуть больше трёх килограммов. Лучше брать пшено. Или макароны. В общем, на моё усмотрение. Потому что по городу ползут какие-то непонятные слухи и папа опасается, что могут быть перебои со снабжением. А самому папе по магазинам некогда ходить, у него заказ срочный. К записке прилагалась ещё и десятирублёвая бумажка.

Хорошо, мне не трудно. Сунула деньги в кошелёк, вытащила из тумбочки сетку, и пошла в магазин. Так что мне купить? Пшено или макароны? Макароны или пшено? И то и то люблю. Ладно, на месте решим. Может, нет сейчас в продаже того или иного. Вот и решать не придётся. Возьму то, что будет.

Пришла в гастроном. Он от нас недалеко, всего через один дом. Пришла, и стала удивлённо озираться по сторонам. Таким я наш гастроном ещё не видела. Макарон не было. И пшена не было. Вообще ничего не было. Совсем ничего. Только покупатели, которые так же, как и я, с изумлением оглядывали абсолютно пустые полки…

Глава 6

Солнышко светит. Какая погода ужасная сегодня! Говорят, по приметам сентябрь в этом году вообще очень тёплым будет. И солнечным, что для Ленинграда необычно. Если бы не война, так я бы этому только радовалась. Но сейчас… С некоторых пор я перестала радоваться яркому солнцу в голубом небе.

Чистое, безоблачное небо —это очень плохо. Это значит, что фашистам будет удобнее бомбить наш город. Как бы я хотела, чтобы сейчас небо плотно затянулось тучами, и пошёл бы долгий-предолгий нудный дождь. И им сверху стало бы не видно, куда бросать свои бомбы.

Мама вчера на чердаке дежурила. Мы с папой по тревоге ушли в бомбоубежище, а мама наоборот, поднялась на чердак. Она потом рассказала, что там было очень страшно. Сирены воют, зенитки стреляют, самолёты ревут. С чердака мама видела, как вниз летят бомбы. А мы с папой в бомбоубежище один раз почувствовали, как колыхнулась земля. Это где-то недалеко бомба взорвалась. А ещё мама видела, как наши одного фашиста сбили. Как он упал, мама не видела, но как горящий самолёт нёсся к земле, заметила.

Сашка, дурень, всё рвался тоже на чердак идти. Но его тётя Шура не пустила. И правильно! Нечего ему там делать. Кстати, а где он? Всё ещё идёт?

Оглянулась, и увидела, что действительно, идёт позади меня метрах в двадцати. От самой школы идёт. Вот, паразит! И чего прицепился? Нет, понятно, что раз нам в одну квартиру, то и идти мы должны одной дорогой из школы. Только мне это совсем не нравится. Ну, неприятно мне, когда он рядом. Постоянно в напряжении и очередной пакости ожидаешь.

Ой, и тут раскопали! Ну и дела. У нас окопы прямо на улицах роют. Доты на перекрёстках строятся. И маму опять мобилизовали рыть окопы. Она на работу теперь не ходит, окопы копает. Бедная мамочка, она так устаёт. Но кому-то нужно эти окопы копать, верно? Они же сами не выкопаются. Папа не может. Из меня копатель тоже никакой. Вот мама и копает. Не одна, конечно. Я ходила к ней, видела всё. В основном женщины копают. Ещё старички и школьники. Из нашей школы тоже все классы, начиная с седьмого, отправили копать. Город к уличным боям готовится.

Раньше я как-то не задумывалась над тем, какое это страшное словосочетание —«уличные бои». Но теперь как представлю, что бой может случиться прямо у меня дома —мне страшно становится. Чтобы ко мне домой, прямо ко мне в комнату, пришли фашисты? У меня это в голове не укладывается. А ведь такое было уже. В городе много беженцев. И в бомбоубежище я встречаю их иногда. Ужасные вещи рассказывают. В Могилёве были сильные уличные бои. И в Новгороде. И в Таллине. Сколько же там простых жителей погибло? Страшно представить. А ещё говорят, что фашисты расстреливают пленных коммунистов и комсомольцев.